— Да-а… — первым нашел нужные слова Алексей. — Вот поглядел на этот портрет и понимаю, что вам не картонных бойцов с мафией играть надо, а Кутузова или Петра Первого. Ну, в крайнем случае, маршала Жукова.

Хоть этот комплимент и мог показаться несколько сомнительным, из-за намека, что сейчас Самсонов играет роли в основном избитые и изъезженные, но актер счастливо заулыбался.

— Вот именно! — пробасил он. — Я уж сколько режиссерам об этом твержу, но все боятся попробовать что-нибудь новое! А дай мне волю — я бы показал!..

— Восхитительно! — это, привлеченная шумом, из соседнего купе вышла Ольга Анджелова, посмотреть, что творится. — Какой чудесный портрет! Кто это нарисовал?

— Позвольте представить вам художницу, — Игорь указал на Груняшу. — Да и вообще позвольте вас познакомить. Владимир Самсонов, наш замечательный актер. Ольга Анджелова, наша знаменитая исполнительница романсов… Я думаю, вы узнали друг друга в лицо, так что и представлять не было надобности, но все-таки соблюдаю правила этикета, — добавил он.

Да, Игорь был еще тот хитрец и дипломат.

Алексей как-то приглушенно фыркнул.

— Да, конечно, — пробормотала несколько растерянно Анджелова. Она протянула руку пытающемуся привстать Самсонову — что из-за тесноты у актера не очень получалось, и Самсонов (с секундным замешательством, как показалось ребятам) эту руку поцеловал. Алексей опять издал приглушенный фыркающий звук — на этот раз совсем приглушенный, его расслышали только Витька и Поля, притиснутые у двери рядом с «телевизионщиком». — Прямо не знаю, чему больше изумляться, — продолжила Анджелова, — этой необыкновенной встрече или талантам этой восхитительной девочки. И главное, как быстро она рисует! Ведь буквально только что мы виделись в вагоне-ресторане… — она то ли совсем не заметила Полю, прикрытую от нее широкой спиной Алексея, то ли не разглядела, что обе девочки — на одно лицо. Самсонов удивленно взглянул на Анджелову и открыл рот, чтобы как-то отреагировать на ее последнюю реплику (наверно: «Какой вагон-ресторан! Девочка рисовала часа два…» — похоже, и он не успел разглядеть, что Груня и Полина — двойняшки), но певица уже звала, отвернувшись: — Петр, поди сюда, погляди, какое тут чудо!

Петр Васильевич тоже вышел в коридор и между многими собравшимися умудрился кое-как разглядеть портрет.

— Да, рисунок… — пробормотал он неопределенно, но вроде бы с долей восхищения.

На шум выглянули и другие пассажиры. Первым появился Сашок, переодевшийся к этому времени в «крутейший» адидасовский спортивный костюм, весь в фирменных лейблах. Костюм был ему немного великоват, и Сашку пришлось подтянуть его, в результате чего повыше локтей и под коленками образовались складки, вроде слоновьих. В этом не по росту большом костюме Сашок выглядел неуклюже и поувесистей, чем был на самом деле. Так что эта деталь, видимо, тоже была продуманная. Вообще, в своей роли он был великолепен.

— Что, типа того, за шум, а драки нету? — осведомился он. — А, портрет закончен? — И он стал протискиваться поближе к рисунку. — Пардон, мадам, — сказал он, отстраняя Анджелову и не обращая внимания на ярость, появившуюся на ее лице. — Ух ты! — Он широко расставил ноги, чтобы не потерять равновесие, и рассматривал рисунок с выражением величайшего изумления. — Во дает девка! Прямо как живой!

— Послушайте! — из соседнего — третьего — купе высунулась всклокоченная голова. То есть всклокоченная там, где на ней сохранялась растительность, потому что обладатель головы был лысоват. — Что за галдеж? Мы две ночи не спали, а сейчас, только уснули, как…

— Кто там вякает? — вопросил Сашок, не поворачивая головы. — Спать ему, видишь, не дают. Закрой дверь и спи, кто тебе мешает?

— Да как вы смеете?… — Лысоватый мужик задохнулся от гнева. Своего оскорбителя он не видел, но слышал все очень отчетливо, потому что после его жалоб на несколько секунд воцарилась тишина.

— Охолонь, папаша! — сказал Сашок, выбираясь в коридор. — Я, может, тоже спать хочу, а ты так храпишь за стенкой, что хоть кляп тебе вставляй. А?

На шум уже спешил проводник, а из первого купе выглянули два здоровых молодых мужика, похожих друг на друга почти как две капли воды. Однако у одного из них на лице уже прорезались морщины, а у второго оно было гладким, простодушно-розовым.

— Чего не поделили, ребята? — спросил один из них.

— Порядок, никакого базара, — небрежно махнул им рукой Сашок. — Чего трясешься? — обратился он к лысоватому мужику, которого и впрямь трясло от возмущения, при этом лысоватый мужик издавал лишь какие-то нечленораздельные звуки, потому что от полноты эмоций он потерял дар речи. — Закрывай дверь и спи. Велика надобность — тебя тревожить.

— Пожалуйста, разойдитесь и успокойтесь, — обратился к собравшимся проводник. — Очень вас прошу.

Здоровые мужики, поняв, что их вмешательство не требуется и приведет только к еще большему бардаку, хмыкнули и опять исчезли в своем купе.

А из третьего купе донесся второй голос, Похожий на глухой медвежий рык. Что он бурчал, было не очень понятно, но лысоватый мужичонка, побледнев, вышел в коридор, плотно прикрыл за собой дверь и обратился к собравшимся:

— Я вас очень прошу!.. Видите ли, я сопровождаю очень важного человека, и, если ему что-то будет мешать или раздражать, то в первую очередь я по шапке получу! Лично я не против, и время сейчас детское, но он требует прекратить шум, и я…

— Секретарь, типа, да? — с прорезавшимся сочувствием спросил Сашок.

— Ну да, пресс-секретарь, и вообще… — лысоватый беспомощно развел руками. — Вы поймите, я человек мирный, но с меня требуют…

— Заметано, братан! — Сашок хлопнул его по плечу. — Иди отдыхай.

Лысоватый с облегчением перевел дух и исчез в купе, плотно прикрыв за собой дверь. Проводник, вздохнув с не меньшим облегчением, вернулся к титану и продолжил готовить вечерний чай. Сашок повернулся к окружающим:

— Это, типа того, урывать надо таких козлов, как ентот начальник ентого секретаря. Погнал мужика в разборку, а сам храпит. А куда ему в разборки ходить, когда он только дребезжит и его двумя пальцами переломишь? Но таким начальничкам надо всем показать, какие они крутые, иначе не успокоятся. Отдыхайте, братва. Если что, меня зовите.

Он уже взялся за ручку двери своего купе, когда услышал, как Витька спросил у Игоря:

— Да, а как же теперь с концертом быть? Ведь слышно будет!

— С каким концертом? — заинтригованный Сашок вернулся на шаг назад.

— С замечательным! — выступил вперед Мишка. Ему ужасно хотелось подыграть Сашку. — Русского цыганского романса.

— Это кто ж петь будет? — с подозрением спросил Сашок.

— Позвольте представить вам, — торжественно вмешался Игорь. — Ольга Анджелова!

— Чего-чего? — Сашок протер глаза и для устойчивости растопырил ноги. — Брось заливать! Быть такого не может!

— Почему же не может? — спросила Груня, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. Вид у Сашка был обалделый донельзя — то, что надо!

— Да… Это… — Сашок уцепился за поручень у окна. — Тут и Самсонов, тут и Анджелова… Я ж мальцом, помню, от ее романсов тащился, у предков пластинка была. С тех пор для меня лучше этого, как его… ну, «Ехали на тройке с бубенцами» и всякого такого… ничего нет! Это ж… это ж со слезой все, не то что нынешнее! Так это вы? — Он глядел на Анджелову, разинув рот, и все его лицо выражало такой восторг, что певица оттаяла и простила ему бесцеремонное вторжение в купе. — И вы будете петь?

— Право, не знаю, — ответила Ольга Анджелова. — Вообще, в вагонах требуют полной тишины с одиннадцати вечера, а до этого петь можешь, если не особенно мешаешь соседям. Ведь до одиннадцати и радио в купе играет… Но, вы ведь понимаете, хоть до одиннадцати времени еще очень много, однако этот большой начальник может и сейчас поднять шум…

— Да начхать на него! — возмутился Сашок. — Вы пойте, а если он только пикнет… — и он двумя пальцами изобразил «козу».

— Нет-нет, такого не надо, — быстро сказала Анджелова. — Ведь если выйдет скандал, концерт все равно будет испорчен. Настроение пропадет, понимаете, а без настроения не споешь.